Греческий коньяк и мясо по-французски

Они оба закончили семилетку, познакомились на втором курсе техникума в гостях у друзей.

В своих смешных очках он походил на Шурика. Он снимал их, когда ходил бить Закаменских. Она, выходя из дома, клала в сумочку читательский билет, но до библиотеки им. Горького так ни разу и не дошла.

Студенческую свадьбу сыграли шумно и, как ни странно, без драки.

Она вся в белом. Он в одолженном костюме и всё в тех же смешных очках.

По окончании техникума, его забрали на два года в Среднюю Азию, а она строчила пелёнки и тихо ненавидела рыбу, которую привозили родители с Дальнего Востока.

Белая цапля

Полей изумруды

Пронизаны руслом реки

Невесте в подарок.

Давным-давно в небольшой деревушке у подножия горы, что питает бурную реку Йосино, где на узких террасах созревает вкуснейший рис, жила девушка-цапля. При рождении отец – дух рисовых полей – дал ей звучное имя Саёнара.   

Тонким станом красавица походила на гибкую дикую сливу, белым ликом роднилась с молочной луной, а ее легким движениям позавидовал бы танцующий тростник.

Много зим жила Саёнара под присмотром отца. А как подросла и расцвела – заскучала. Неохотно отпустил отец ее к людям, но с одним условием. Благосклонно смотрел дух полей на работу бедного люда, посылая тепло, плодородие и влагу. Взял он и с дочери слово, что станет она помогать собирателям риса. Так Саёнара оказалась в той самой деревне.

Прилежно выполняла Саёнара наказ отца: вместе с другими девушками общины обрабатывала рисовые поля. Когда колоскам приходило время наливаться зерном, оборачивалась Саёнара легкокрылой цаплей и танцевала на поле в лунную ночь, вплетая белый свет в изумрудную зелень, взбивая крыльями тёплую воду. Оттого каждая рисинка становилась белее фарфора. А как склонили колосья тугие головки под тяжестью риса, тут и урожай собирать пора.

Василий-знахарь и дочь лесного царя

На высоком яру у широкой реки раскинулась привольно деревня в сто дворов. Вкруг неё расстилались луга просторные да стояли леса дремучие. На отшибе, у самой кромки синего леса притулилась избушка, мхом покрытая. Жил в ней Василий-знахарь. Рано остался он сиротой, вырастила его бабушка, что сама людей травами пользовала, да внука к своему ремеслу приучала. А как померла старая знахарка, так Василий на её место заступил, честному народу помогать стал.

С ранней весны до первых снегов ходил Василий по лесам и полям, собирал травы целебные, помня бабушкину науку. И сам кое-чему учился, наблюдая за зверьём и птицами, приметы подмечая. В наследство досталось Василию умение не только с деревьями-травами шептаться, но и слышать голоса духов лесных. За дела добрые да за сердце чистое помогали они молодому знахарю советами и подсказками.

Сказка о вдохновении

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был стихотворец-песенник. И было у него три дочери: Елена Прекрасная, Василиса Премудрая и Просто Настенька. Вот такая трагедь у него в жизни приключилась – всю силу на стихи истратил, а сыновей не нажил. Некому на старости лет дело семейное передать, некому на ушко секрет шепнуть.

Время туманов

Познанье бытия –

Безумное занятье.

Понятен лишь туман.

Нет, не время. Это состояние. Когда по утрам темно и серо, от реки наползает белесая пустота, затягивает, обволакивает и поглощает тебя без остатка. Незаметно ты растворяешься в ней, расщепляешься на атомы и перестаешь существовать как сущность. Нет внешних раздражителей, нет внутренних потребностей, ты – всё и ничего одновременно. Пустота внутри, и пустота снаружи. Да и сами границы тебя размываются и отходят на второй план. И это прекрасно.

Нет, опять не так. «Прекрасно» – это эмоция, а какие эмоции могут быть у пустоты? В ней нет ни-че-го. Она ДО, она ВНЕ, она ВСЁ.

Тишина

Странная вещь – тишина. Неуловимая днем, она паутинкой ускользает сквозь пальцы и прячется в темном углу. Ее заполняет гомон обыденных звуков: бесконечное чириканье мелюзги, бормотание чайника, бульканье в кране. Где-то фоном воркует мелодия: слов не разобрать, но нет ощущения покоя.

Лунная девочка

Ее хрупкие плечи тоскуют без крепких мужских объятий. Ее волосы подобно синим нитям водорослей в океане, колышутся в невесомости. Ее прозрачная кожа рук скрывает силу, способную управлять приливами и отливами. Когда она в гневе – из глаз сыплются искры, у Земли они обращаются звездопадом. А ее радость лучится северным сиянием в уголках глаз.

Мгновения до весны

Кружит снег над пустующим садом,
Я же вижу цветение роз.
Где-то там, в одеяле из ваты
Спят они в ожидании гроз.

Две сороки спорхнули с березы.
И пускай не готово гнездо,
Но они пережили морозы.
Вместе, парой, трещат на весь двор.

Кошка больше не прячет на печке
Серой лапою розовый нос.
Развалилась, лежит на крылечке,
Распушила предмартовский хвост.

С крыши капают редкие капли,
За день там нарастёт бахрома.
Воробьи уж не дуют на лапки,
А чирикают звонко: «Весна!»

Семейные традиции

«Один раз в год сады цветут»,
«Снегопад, снегопад, не мети мне на косы»,
«Et si tu n'existais pas» …
Что может быть общего между этими строчками?

Маяк

Год за годом, слой за слоем укладываются в штабеля.

Где-то больше, где-то меньше. Но память хранит сполна.

Воспоминанья текут как реки и скатываются в океан.

Но однажды случайное слово вздымает в душе ураган.

Волны памяти хлещут о берег, разбивая привычный уклад.

Всё забытое, вместе с пеною, из глубин достают невпопад.

И осклизлые брёвна крушений, и жемчужины прошлых лет

Волны вынесут на поверхность и попросят за всё ответ.

Капитаном стою на палубе, ветер треплет души паруса,

Сорок футов под килем памяти, но крепки мои якоря.

Вал девятый подступит нехотя, но накал страстей уж иссяк.

В бурном море, на сонном бреге неустанно горит маяк.